Коп наблюдал за нами с насмешливой улыбкой. Потом прошелся по приемной, оставив на полу цепочку грязных следов. Заметив мой взгляд, в котором читалось все, что я думаю о его ботинках, а также о рассказанной им истории, на которую я, разумеется, не купился, он небрежным тоном произнес:
— Ох, какая жалость… Извиняюсь.
Однако было ясно как день: это ему до лампочки.
— А что, в больнице не нашлось места? — спросил я, нарочно оттягивая края латексных перчаток, чтобы они погромче щелкали: так я намеревался продемонстрировать копу свое раздражение.
— Туда не добраться. Разве что вплавь…
— Ах вот как?..
Одного лишь взгляда на мощный полицейский внедорожник, который я поначалу спутал с автомобилем «Скорой помощи» — из-за размеров и вращающейся «мигалки», — было достаточно, чтобы понять: он может преодолеть трудности и посерьезнее дождевых потоков.
— В больнице и без того работы хватает, — прибавил коп, потирая заросший щетиной подбородок.
— Скажи уж честно: не хотелось там торчать лишние два часа.
— Не хотелось там торчать лишние два часа.
«И писать рапорт», — чуть было не добавил я, но удержался. На несколько секунд наши взгляды скрестились над потеками крови, воды и грязи.
Снаружи послышался отдаленный раскат грома. Гроза уходила.
Коп вздохнул и произнес:
— Слушай, Пол, почини мне этого типа.
Я поднял обе ладони вверх в знак капитуляции:
— О’кей, Кэмерон.
— Я тебе признателен.
— Есть за что…
Дело в том, что инспектор Кэмерон Коул — мой лучший друг чуть ли не с первого класса.
Я вошел в смотровой бокс. Да, пациент был явно не в лучшей форме. Оставалось надеяться, что Кэмерон не слишком его помял. Я наклонился, чтобы тщательно осмотреть рану на голове.
— Вам хорошо видно? — спросила Конни.
Она продезинфицировала рану и сбрила волосы вокруг нее. Это был глубокий порез длиной несколько сантиметров, который тянулся вверх от надбровной дуги, пересекая лоб. Я слегка раздвинул края раны, которые разошлись с едва слышным чмокающим звуком. Конни осторожно промокнула кровь тампоном. Стало видно белеющую лобовую кость — как часто бывает в подобных случаях, — но, кажется, ни трещин, ни разорванных сосудов… Я облегченно выдохнул:
— Сейчас поправим.
Пока я выбирал инструменты, Конни достала из стеклянного шкафчика медицинскую простыню в стерильной упаковке, сняла упаковку и застелила простыней металлический столик на колесах.
Воспользовавшись тем, что мы с Конни отвлеклись, Коул проскользнул у меня за спиной, и почти тут же прозвучали два щелчка.
Обернувшись, я увидел на запястье пациента стальной наручник. Второй «браслет» был закреплен в изголовье смотровой кушетки.
— Это для твоей же безопасности, — объяснил Коул с притворно-скучающим видом. — Я не хочу, чтобы мой клиент дергался от боли, пока ты будешь его зашивать.
Я нахмурился. Терпеть не могу, когда запугивают пациентов.
— Зашивать не понадобится, — пояснил я. — Собираюсь использовать специальное клеящее вещество.
И продемонстрировал небольшую плотно закрытую пробирку с голубоватой жидкостью.
— Диоктил цианоакрилата. Что-то вроде «Суперклея», но абсолютно стерильный. Соединяем края раны и сверху наносим это вещество. Совершенно безболезненная процедура.
— О, боль меня не страшит…
Это были первые слова, которые я услышал от незнакомца. Он произнес их бесстрастным тоном, в котором не было даже намека на угрозу. А вот переплетенные пальцы его неподвижных рук напомнили мне клубок спящих змей.
— Простите?..
Он обратил ко мне бледное лицо, освещенное хирургической лампой.
— Вам, медикам, невероятно повезло: вы проводите каждый день бок о бок со смертью. Это ведь такое… захватывающее чувство, не правда ли?
Глаза его были настолько черными, что я не мог различить зрачков. Но, присмотревшись, увидел их и даже констатировал, что они не расширены. Значит, он не принимал ни кокаин, ни амфетамины. В его дыхании не чувствовалось запаха алкоголя.
— Результат будет отличным, в том числе и с эстетической точки зрения, — продолжал я, решив не обращать внимания на его странные речи. — Но вам нужно будет регулярно наносить на шрам мазь, оказывающую зарубцовывающее действие, и избегать сильного солнца в течение ближайших шести месяцев.
Говоря все это, я чувствовал себя идиотом. В этом типе было что-то такое, отчего мне становилось не по себе. Однако я переборол себя и занялся раной. Тем временем Коул вынул из кармана бумажник. Сейчас он передаст Конни все нужные документы, она внесет данные в компьютер, и вся эта история будет окончена…
— Насчет гонорара не беспокойся, — пробурчал он. — Счет тебе оплатит полицейское управление.
— Я и не беспокоюсь.
Я соединил края раны, нанес клей, затем подождал, как полагалось, пятьдесят секунд и разжал пальцы.
— Готово, — объявил я, повернувшись к Конни.
Но, перехватив взгляд ее округлившихся глаз, от изумления забыл обо всем.
Конни Ломбардо — воплощенное самообладание. Раньше она работала в одной из крупных нью-йоркских больниц. События 11 сентября были знакомы ей не понаслышке. Так что взволновать ее могло лишь нечто действительно очень серьезное.
И вдруг рука незнакомца крепко стиснула мое запястье.
В следующий миг он резко заломил мне руку за спину. Боль была такой сильной, что перед глазами заплясали белые искры. Я непроизвольно наклонился вперед, потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу.